Один день и вся жизнь

В 2000 году войска правопорядка приступили к формированию в своем составе и обустройству военных городков нового соединения – 46-й отдельной бригады оперативного назначения Внутренних войск МВД России, которая должна была расположиться в Чеченской Республике на постоянной основе, став одним из гарантов мира, который еще предстояло завоевать.

Вместе с мужчинами на службу в новое, с первого дня своего основания воюющее соединение, пришли женщины. Пришли, чтобы на равных разделить с ними "все тяготы и лишения воинской службы". Эту формулировку из общевоинского устава знает каждый, кто носил погоны. Что это означает на практике? Очень многое…

Их трое. Три подруги – Наталья, Алевтина, Ирина. Их гражданская профессия – медсестра, волею судьбы, которую они сами себе выбрали, превратилась в военную – санинструктор.

Они совершенно разные и внешне, и внутренне. У них разные судьбы. Одно у них общее. И название у этого общего – страшное: война…

– Вы не поверите, но я давно мечтала попасть на войну. – Первой же фразой огорошила нас санинструктор минометной батареи Наталья Тюракова, едва начался разговор. – Правда, правда, еще со времен первой чеченской кампании. Увы, тогда у меня не получилось вырваться в эти края. Но как только появилась вакансия в формировавшемся батальоне, я решила, что буду служить на Северном Кавказе.

В середине сентября 2000 года мы прибыли в Гудермес. Первые впечатления можно охарактеризовать одним словом – шок. Чистое поле, голая земля, муравьи и ничего больше. Жили в палатках, без света, вода привозная. Мылись осенью под открытым небом. На весь батальон, а это почти тысяча человек, было всего два фанерных туалета. Нас, женщин, можно было по пальцам пересчитать. Вот и представьте, как мы жили первые месяцы нашей службы в Чечне…

Но зато именно тогда я поняла цену настоящей дружбы. Такой сплоченности, взаимовыручки, такой поддержки на "гражданке" не бывает, уж пусть мне наши штатские подруги поверят на слово. Были моменты, когда у нас даже хлеба не было – мы с девчонками делили на всех последний сухарь...

– А мы планировали поехать в Чечню вместе с мужем, – присоединяется к разговору санинструктор-дезинфектор Алевтина Онучина. – Он у меня тоже военнослужащий, прапорщик. Но у него было очень больное сердце, и во время прохождения медкомиссии случился инфаркт. Он остался дома, сказал: "Ты пока послужи там, а я отлежусь, отдышусь немного и через год приеду". А через восемь месяцев мне пришла телеграмма с сообщением, что во время очередного сердечного приступа он умер...

Мне тогда было 38 лет, до этого всю жизнь проработала на "гражданке". И вдруг попадаю сюда, в боевые условия… Все было очень непривычно. Поначалу где работали, там и жили: в палатке, которая была отведена под медпункт батальона, отгородили половину под "женское общежитие". Там мы и размещались – одиннадцать подруг-бедолаг.

Служить, особенно поначалу, было очень тяжело. Оружия не знали, не то чтобы стрелять – обращаться с ним нормально и то не умели. Не говорю уже о прочих сторонах военной жизни: воинское приветствие отдавать не умели, строевым шагом ходить тоже. Нас так гоняли, бедных... Хотя, наверное, иногда командирам можно было и помягче себя вести. Все-таки мы – медперсонал, и четкий строевой шаг – не главное в нашей профессии. Особенно здесь, на войне…

– Ой, я так хорошо помню свой первый разговор с комбатом! – вслед за подругами начинает делиться своими воспоминаниями, эмоциями и впечатлениями Ирина Хакимова, санинструктор роты. – Мы жили тогда в Ижевске, муж служил. Когда начала формироваться 46-я бригада, ему предложили поехать в Чечню. Он согласился и сказал, что жена у него медик и хочет ехать с ним. Мне дали отношение, и я приехала в Кирово-Чепецк, где формировался батальон.

Комбат полистал мои документы, потом задумался о чем-то и неожиданно спросил: "Ты крови боишься?" Я ему в ответ: "Товарищ полковник, как и всякий нормальный человек, я боюсь умереть. Хотелось бы пожить подольше… А я крови не боюсь. И если будет нужно, смогу оказать помощь раненым. Я же вижу, куда вы клоните. Но я сама выбрала для себя эту профессию". Он просто сказал: "Значит, послужим. Иди, собирайся…"

Вот так все и началось. Про бытовые трудности и проблемы девчонки уже упомянули. Хватало их, конечно, на первых порах. Но вы ведь еще не забывайте, что с первых же дней наш батальон, как и другие, стал участвовать в боевых операциях. На которые нам пришлось выезжать вместе с мужчинами…

– Первый боевой выезд у меня случился уже через неделю после прибытия под Гудермес, – вздыхает, вспоминая прошлое, Наталья Тюракова. – Для меня, человека сугубо гражданского, все казалось очень необычным. Конечно, боялась, чего греха таить! Все время ждала: а что же будет дальше, чем все это закончится... Мы – девчонки-санинструкторы – ехали на разных БТРах. И нам так не хватало друг друга! Нам просто хотелось хотя бы видеть друг друга. Все ждали: вдруг подрыв! вдруг обстрел! Но, слава Богу, в тот, первый раз, все обошлось без крови.

Второй выезд прошел уже поспокойнее. Потом третий… А дальше потихонечку втянулись. Если честно, то первые полтора года мы в расположении батальона практически не жили. Постоянно куда-то выезжали. На неделю, на две, а то и дольше. Ходили в резиновых сапогах, в "санитарке" ночевали в два этажа. Ни умыться, ни помыться, причесаться по-нормальному... В батальон вернемся, постираемся, одежду вечером на печке развесим, она к утру высохнуть не успеет, а начмед уже тут как тут, очередную задачу ставит: "Девоньки, надо выезжать!" Надо так надо, мы быстренько собрались и по новой поехали...

– А знаете, – возвращаясь мыслями к тем дням, тихо говорит Алевтина Онучина, – у нас в батальоне тогда весь медперсонал на боевые выезжал. Все женщины, независимо, у кого какая медицинская специализация была. С одной стороны, командиры не вникали в такие тонкости, кто ты – операционная сестра, санинструктор-дезинфектор или начальник аптеки, раз медицинские эмблемы носишь, значит сумку с красным крестом бери и вперед, с солдатами на "броню" или в санитарную машину. А с другой стороны мы и сами не роптали, прекрасно понимая, что бойцы и офицеры уходят на опасную работу и им спокойнее, когда рядом с ними или, по крайней мере неподалеку, есть те, кто смогут помочь, случись ранение или травма какая. Поэтому мы и не роптали. А учились всем санитарным хитростям и премудростям, чтобы не оплошать, если уж до дела дойдет…

Это сейчас в Чечне более или менее спокойно. А тогда, в двухтысячном, и военные городки обстреливали постоянно, и на колонны нападали. Так что работы военным врачам хватало… Страшно, конечно, порой бывало. У меня ведь дома двое сыновей остались с бабушкой.

– А мне "посчастливилось" попасть под обстрел в первом же боевом выезде, – грустно улыбается Ирина Хакимова. – Наша рота пошла тогда на спецоперацию под Аргун и в поселок Октябрьский. Там я впервые увидела горящие нефтяные скважины. Жуткое зрелище... А вечером нас обстреляли. Бойцы круговую оборону прямо в поле стали занимать, к бою готовиться, ответный огонь вести. Я среди всей этой суеты подобралась к командиру, спрашиваю: "Товарищ капитан, а мне-то что делать?" Ротному по всему видно было не до меня в те минуты. "Ложись, – говорит, – на носилки, укройся "броником" и лежи тихо, не двигайся!" Я на себя бронежилет как одеяло накинула, три минуты пролежала, пять. "Э, нет, – думаю, – так не интересно. Надо к ребятам моим выбираться". Потихоньку ужиком из-под бронежилета выскользнула, подползла к ближайшим солдатам. Слышу, а стрельбы уже и нет. Вот так мой первый бой и прошел, можно сказать, без моего участия. Правда, в дальнейшем все "прелести" войны пришлось испытать по полной…

– Самое серьезное испытание выпало на нашу долю ровно через год после прибытия в Чечню, 17 сентября 2001 года. – Едва Наталья Тюракова произнесла эту дату, как все наши собеседницы враз напряглись и стали максимально собранными. – Мы ведь привыкли думать, что опасности и смерть подстерегают наших мужчин, наших сослуживцев и нас при выезде на боевые операции. И даже предположить не могли, что беда придет прямо сюда, в расположение батальона. Можно сказать – прямо в наш дом… Тот день начинался как обычно, ничто не предвещало большой беды. И вдруг раздалась команда "Батальон, в ружье!". Все рванулись занимать места по боевому расписанию. Я побежала на позицию своей минометной батареи. Сначала подумали, что учение проводят по отражению нападения на военный городок. Но бегу и чувствую: что-то не так, звуки какие-то непонятные вокруг. Потом оказалось, это пули над головой свистят. Нас к тому времени уже обстреливали вовсю…

– А я, хоть и находилась в расположении батальона, в этом бою не участвовала, – с грустью качает головой Ирина Хакимова. – В конце августа у нас ребята во время инженерной разведки подорвались, я выезжала туда и, когда спрыгивала с бронетранспортера, очень сильно подвернула ногу. Надо же такому было случиться! Дело даже дошло до операции, после которой я лихо прыгала по расположению батальона на костылях… Команда "В ружье!" для всех, даже для больных в лазарете, даже для таких "стреноженных", как я. Да и как иначе, мы ж на войне жили, тут все очень серьезно… Ковыляю на место сбора, а мимо пробегает командир моей роты Александр Просвиркин. Я, помню, еще крикнула ему: "Товарищ капитан, я с вами!" Он ответил: "Ирин, в другой раз...". Другого раза не было: погиб Саша в том бою…

И муж мой едва там не остался...

– В тот день все было действительно страшно и серьезно, – продолжала вспоминать Наталья Тюракова. – В поселке Дружба (название-то какое!), что буквально в трехстах метрах от расположения батальона, попал в засаду боевиков сводный отряд милиции. По-моему, из Бурятии те ребята были, не помню уже точно.

Обложили их со всех сторон и били очень сильно. И батальон пошел на выручку. Наша санитарная машина шла в составе одного из штурмовых отрядов. Выдвигались практически самыми последними – позади нас только бээмпэшка прикрытия. Когда ехали, ничего толком не видели и не знали обстановку. А потом нам вдруг передают по рации: "Ваша "буханка" и "коробочка" отрезаны от остальных сил. Держитесь, сейчас будем к вам назад прорываться!" Понимаете, что получилось? Все продвинулись вперед и уже бой ведут, а мы остались.

Только мы это сообщение получили, как вокруг началась сильная стрельба. Мы с девчатами из "санитарки" выкатились, как мячики, и укрылись в канаве. Обстрел такой, что мы не можем даже головы поднять, не то чтобы куда-то продвинуться. Потом гулкий удар – и БМП загорелась. Нашу санитарную машину не жгли: то ли за серьезную цель не считали, то ли стояла она неудобно для стрелков боевиков. А может, захватить ее хотели целой и невредимой. Им ведь тоже медикаменты и перевязочные средства нужны. Тут еще по рации кто-то кричит, что в голове колонны еще одна наша горит вместе с командиром и солдатами. У нас наступил шок.

Словами те ощущения не передать. Нет, страха как такового у меня лично не было. Было ощущение, что все внутри онемело и время как будто бы остановилось…

Стрельба вокруг стихла так же неожиданно, как и началась. Оказалось, что к нам прорвался на нескольких БМП зампотех батальона с бойцами. Спас, одним словом.

Но дальше ехать нам предстояло не назад, в расположение части, а вперед – к месту основного боя, который был в самом разгаре. Зампотех еще "обрадовал", что у нас много раненых…

В общем, двинулись мы вперед, как говорится, "из огня да в полымя". Когда попали туда, где сражались наши мальчишки и офицеры, казалось, не было под ногами метра земли, который бы не терзали пули и осколки. Первая мысль: "Вот он, ад кромешный…". Стреляло все, что только может стрелять: автоматы, пулеметы, гранатометы, пушки бээмпэшек, минометный огонь кто-то вызвал, мины рвались вроде бы в расположении боевиков, но так близко, что осколки к нам залетали.

А вторая мысль: как из этого ада раненых ребят вытаскивать, когда из-за каждого угла в тебя летит какая-нибудь противная железяка? Лежать за надежным укрытием там еще можно было, а вот передвигаться практически невозможно.

Кому-то из командиров пришла в голову светлая мысль поставить дымовую завесу. Когда пошли дымы, мы с девчонками под их прикрытием поползли к раненым. Прямо на месте их перевязывали, чтобы кровь остановить, потом подтаскивали к санитарной машине, передавали врачам, а сами ползли за следующими…

Наталья замолкает, переводя дух. К разговору, не давая повиснуть неловкой паузе, подключается Алевтина Онучина, тоже участвовавшая в том памятном для подруг бою:

– Вот Наталья храбрится, а я честно скажу: жутко тогда было и мне, и всем девчатам, кого занесло в тот день под пули. Страшно женщине в бою, понимаете, мужчины, СТРАШНО! Вот так боялись и делали, что от нас требовалось: таскали раненых, кого – на себе, кого – вдвоем поднимали. А они тяжелые, в бронниках все. Перевязывали, запихивали в БТР, БМП. Не укладывали, а именно запихивали. Нельзя там по-другому: быстрее надо машине из-под огня выйти и в расположение батальона мчаться, чтобы спасти ребят. А ведь сами мы тоже в брониках, в касках. Да еще автомат у каждой болтается, только мешается, но и бросить его нельзя!

Когда всех, кто был ранен, из-под огня вынесли и перевязали, пришлось какое-то время помогать нашим ребятам бой вести: они с боевиками перестреливаются, а мы магазины автоматные патронами набиваем. Огонь очень интенсивный был. Что им магазин при таком бое – минута и опять пустой. Они их нам бросают, кричат: "Давай быстрее!" И мы опять стараемся. Все ногти тогда переломали…

– Когда собрали всех, кто был ранен на тот момент, – вновь подключается к разговору Наталья Тюракова, – повезли их в батальон. Не знали тогда, сумеем ли прорваться обратно? Боевики были повсюду, очень много их было. А много ли машине с ранеными надо: один точный гранатометный выстрел и все… Но повезло – вырвались.

На вертолетной площадке в батальон уже ждала пара вертушек. Только загрузили ее, только она поднялась и пошла на Северный, как пришла вторая пара. Мы сначала даже не поняли зачем. А тут еще раненых подвозят. Бой-то продолжается… Мы к комбату: "Когда обратно поедем? Дайте прикрытие…"

Но нам второй выезд не разрешили: кольцо вокруг наших опять сомкнулось, и прорваться к ним можно было только с боем. Рисковать медиками комбат больше не стал, велел сидеть в расположение и ждать очередную партию раненых. Так сидели и ждали, слушали бой, пытались поддержать и успокоить подруг, у кого мужья и любимые там сражались.

Ближе к вечеру наши стали возвращаться. Картина та стоит перед глазами, как из какого-то кино: на небе свинцовые тучи, ребята идут пешком, обвешанные оружием, грязные, с черными от копоти лицами, многие окровавленные.

И вот тут нас прорвало! Мы с девчонками собрались вместе, сбились в стайку, как воробьи, и сидели-ревели. Никак наплакаться не могли. Но надо было продолжать делать свое дело. Это для солдата бой заканчивается с последним выстрелом, для врачей, медсестер он еще долго продолжается. И тут плачь не плачь, а раненым, контуженным и травмированным помогай, хоть саму и трясет всю.

Еще страшнее стало, когда всех раненых отправили, и наступила темнота. А мы без света, без воды, безо всего... Понимаете, прямо физически ощущалось, как та темнота черным горем навалилась!

Погибших стали подвозить, надо опознание проводить. И эта миссия тоже на нас, медперсонал, легла. А мы их и узнать-то никого не можем: какие-то головешки в плащ-палатки завернутые. Только одного мальчишку из разведки и опознали – по жетону с его личным номером. Больше никого.

Это было что-то ужасное: еще утром молодые, сильные здоровые мужчины, а вечером…

– В первой роте тогда сгорело две БМП, – сглатывая подступивший к горлу ком, говорит долго молчавшая Ирина Хакимова. – Их бортовые номера "010" и "013". "Десятка" взорвалась вместе с командиром роты капитаном Сашей Просвиркиным и еще восемью бойцами. А "013" – это машина моего мужа... Представляете, что со мной творилось, когда по рации сообщили, что "ноль тринадцатая – в минусе"?..

Ее подбили, когда они уже выходили из боя. "Коробочка" загорелась, но мужа там не было, он сражался вместе с пехотой. Механик-водитель и наводчик успели выскочить, но в десантном отсеке оставался раненый солдат. Бросились было за ним, но взорвался находившийся там же ящик с гранатами…

В батальоне 17 сентября 2001 года погибло двенадцать человек. Десять из них – из нашей, первой роты. В тот вечер я сказала своим ребятам, которые вернулись из боя: "Пока я здесь, я сделаю все, чтобы о тех, кто погиб, никогда не забывали..." Ребята из моей роты, да и само подразделение очень многое для меня значат. Может, это красивые слова, но это действительно так. Я всегда говорила и говорю: "Для меня рота – это второй дом". И знаете, это конечно не по уставу, но я прошу ребят называть меня просто Ириной. Мне хочется для них быть не просто сослуживцем, а старшей сестрой, что ли…

– Тяжело расставаться с людьми, которые стали тебе, по сути дела, родными из-за того, что выпало вместе испытать и пережить на войне, – вздыхая, подводит черту нашему разговору Наталья Тюракова. – Когда мы отправляли на "большую землю" первых отслуживших с нами ребят, в батальон прилетели большие вертушки, Ми-26, "касатки", как их называют сами летчики.

Мы мальчишек провожаем и понимаем, что они – это часть нас. Они улетают в другую жизнь – и как будто уходит кусочек тебя. Они такие счастливые, бегут к вертолетам. А у нас с девчатами сердце на части рвется, и слезы на глаза наворачиваются. Да какое там наворачиваются – просто стояли и ревели. Такого, наверное, уже больше никогда в жизни не будет... Нам комбат нам говорит: "Девчонки, что же вы, дурехи, плачете?! Они же домой улетают. Радоваться надо!". А нам до такой степени грустно, как будто это наши дети от нас уходят…

Что ж, такие слезы – тоже частичка бабьей доли!

Не стесняйтесь, сестрички, своих слез – искренних, светлых и чистых. Как ваши души, которыми наградил вас Господь…

Алексей АРЕХОВ

 
По теме
Заканчивается второй месяц нового 2024 года, и члены Совета ветеранов Большой Волги (большинство - ветераны завода «Тензор») за это в общем-то короткое время 19 февраля передали уже вторую сплетенную ими в этом году маск
Ветерану труда Виктору Кондратьевичу Самборскому исполнилось 95 лет.  Руководитель муниципалитета, секретарь местного отделения «Единой России» Сергей Мужальских поздравил именинника, вручил герою и его супруге цветы,
В рамках национальной акции «студенческий десант», представители Министерство внутренних дел России «Люберецкое» совместно с членами Совета ветеранов провели день открытых дверей для школьников.
Губернатор Андрей Воробьев в своем интервью в прямом эфире телеканала «Россия 24» рассказал, что уже завтра в микрорайоне Климовск подмосковного Подольска приступят к тестированию запуска тепла в 12 образовательных учреждениях.
В прямом эфире телеканала «360» депутат Химок, куратор местного женского движения партии «Единая Россия», исполняющий обязанности директора лицея №12 Юлия Ишкова рассказала о марафоне «Хим-Био»,
Работают прекрасные специалисты - Газета Встреча Отделению детской хирургии Дубненской больницы исполнилось 3 года. Оно было открыто в марте 2021 года в условиях нового хирургического центра Дубненской больницы.
Газета Встреча
Специалисты и техника готовы к устранению подтоплений в Рузском округе - РузаРИА По поручению главы Рузского городского округа Николая Пархоменко первый заместитель главы Виталий Пархоменко провёл оперативное совещание по предотвращению подтоплений на территории Рузского городского округа.
РузаРИА